Шанхай Гранд. Запретная любовь и международные интриги в обреченном мире - Taras Grescoe

Китай также означал продукты, блюда и идеи, уже знакомые благодаря многовековой торговле. В эпоху Просвещения на волне востоковедения Вольтер написал поэму, восхваляющую императора Цяньлуна, а европейские дворяне ели перепелов и сладости из изысканного сине-белого фарфора с узором в виде дракона, изготовленного на фарфоровых заводах провинции Цзянси. Чай, который "Сыны Свободы", переодетые американскими "индейцами", сбросили в Бостонскую гавань, был сортом улуна с гор провинции Фукиен. С начала двадцатого века во внутренние районы Китая проникли продавцы нью-йоркской компании Standard Oil, которые за несколько центов продавали свои знаменитые лампы "мей-фу", надеясь затем обеспечить 400 миллионов потребителей пожизненным запасом керосина (они привезли с собой странную игру под названием "мах-фу").

В результате этого в салонах от Беверли-Хиллз до Майами-Бич появилась плитка, покрытая китайскими идеограммами.) Американцы научились любить чоп-суй, курицу с кунжутом и печенье с предсказаниями - деликатесы, неизвестные в Поднебесной, но усовершенствованные для вкусов Нового Света китайско-американскими поварами.

Китай предполагал бедность и голод, но также и утонченность, эстетическую красоту и сельскую местность, погруженную в вечную идиллию. Новости о повторяющихся голодах в долине Янцзы привели к тому, что поколения североамериканцев выросли, когда им говорили доедать овощи, поскольку "в Китае голодают дети". Начиная с книги "Кошелек Кай Лунга" в 1900 году, британский писатель-фантаст Эрнест Брама познакомил англоязычных читателей с загадочным Востоком, где длинноносые ученые сочиняли пасторальную лирику в бамбуковых рощах, а наложниц со связанными ногами доставляли к семистенным пагодам в креслах-седлах. Книга "Добрая земля" (The Good Earth), опубликованная в 1931 году и позже снятая по ней фильм со звездой фильма "Лицо со шрамом" Полом Муни в роли трудолюбивого главного героя Ван Лунга, представляет собой более тонкий взгляд на сельский Китай. Написанный Перл С. Бак, ребенком миссионеров, родившимся в семье южных пресвитерианцев, прозелитов в провинции Киангсу, этот роман-бестселлер создал образ китайского народа как честного, многострадального крестьянина, страдающего от природных и техногенных катастроф.*

К тридцатым годам прошлого века Китай стал не только символом несправедливости, но и местом сплочения революционеров. Роман "Судьба человека" французского авантюриста Андре Мальро привлек внимание к сделке 1927 года между Чан Кай-ши, шанхайскими гангстерами и иностранными банкирами из Международного расчетного центра, которая положила начало буму недвижимости в городе. Опубликованный на английском языке в 1934 году, роман рассказывал историю интриг с участием советских и японских шпионов и китайских революционеров, запутавшихся в неудачной попытке убийства Чан Кайши в иностранных концессиях Шанхая. Хотя Мальро никогда не ступала нога человека в Китае, его захватывающее повествование вызвало во всем мире сочувствие к тяжелому положению китайских масс.

Китай, и в частности Шанхай, означал гламур и международные интриги. В фильме "Парад света" Басби Беркли хореограф Джеймс Кэгни в смокинге пьяного Джеймса Кэгни бродит по опиумным притонам в поисках своей Шанхайской Лил. Звезда Пекинской оперы Мэй Лань-фан, друг сэра Виктора и частый гость в "Cathay", выступал в Нью-Йорке и подружился с Чарли Чаплином в Голливуде. В фильме "Шанхайский экспресс" режиссер Йозеф фон Штернберг рассказал подлинную историю захвата пекинского экспресса, в котором двадцать пять жителей Запада оказались заложниками. (В актерский состав фильма вошли ямочно-щекастая Анна Мэй Вонг, уроженка китайского квартала Лос-Анджелеса, и закутанная в боа Марлен Дитрих, которая произнесла: "Потребовалось больше зан-вунов, чтобы изменить мое имя на Шанхайскую Лилию").

Китай, во многом благодаря рожденному в Бирмингеме водевильному скетчу, превратившемуся в популярного романиста, также стал популярно ассоциироваться со зловещими сделками. Сакс Ромер опубликовал первый рассказ о докторе Фу-Манчу в 1912 году, а в тринадцати романах, вышедших за следующие полвека, план усатого суперзлодея по господству над белой расой неоднократно срывался благодаря его непреднамеренно комичной склонности к болтливости.

Прототип Минга Беспощадного в комиксах о Флэше Гордоне, Фу-Манчу был презираем в Китае как окончательный негативный стереотип. (В 1932 году китайское посольство в Вашингтоне подало официальную жалобу, когда в фильме MGM "Маска Фу-Манчу" собранию "азиатов" было сказано, что они должны "убивать белых мужчин и забирать их женщин"). Его конгениальной вымышленной противоположностью был Чарли Чан, китайско-гавайский детектив, которого на экране сыграл шведско-американский актер Уорнер Оланд. Раскрывая преступления по всему миру, грузный Чарли, которому помогал его "сын номер один" в костюме, изрекал такие насмешливые конфуцианские фразы, как "Холодный омлет, как рыба из моря, не улучшается с возрастом".

К моменту приезда в Шанхай Микки Ханн познакомилась со всеми этими образами Китая и китайцев и даже больше. Она считала "Добрую Землю" великолепной, но не идеальной книгой и высмеивала скованные диалоги китайских персонажей в "Масле для китайских ламп", бестселлере о борьбе продавцов компании Standard Oil и их семей в Маньчжурии и долине Янцзы. В кинотеатре во Французской концессии Шанхая ей удалось посмотреть фильм "Чарли Чан в Шанхае" о заговоре с целью контрабанды наркотиков в Международное поселение. (По ее словам, зрители, в основном китайцы, сочли акцент Оланда приемлемым, но были разочарованы тем, что его диалог был написан на кантонском, а не на мандаринском языке).

Для Микки Хана суть Китая - его непохожесть, вневременность, опасность, красота, гламур и интриги - заключалась в одном слове: опиум. Наслаждаясь Шерлоком Холмсом на задворках лондонского Ист-Энда, губя белую молодежь в притонах белых работорговцев Барбарийского побережья и потакая декадентам от Сэмюэля Кольриджа до Жана Кокто, вызывающий томление наркотик легенды заключал в себе всю тайну Востока.

"Хотя я всегда хотела стать опиумной наркоманкой, - напишет она много лет спустя, - я не могу утверждать, что именно это стало причиной моей поездки в Китай".

Опиум - это то, что задержит ее в Шанхае, и гораздо дольше, чем она планировала.

Покинув вечеринку Бернардины в ресторане в Янцзепу, Микки в компании полудюжины китайских писателей вошла в большой парадный двор дома Синмая, двускатного викторианского дома из грубого кирпича. Первый этаж, лишенный ковров и самой примитивной мебели, казалось, был полон людей. Старик растянулся на диване. Четверо или пятеро детей зашумели и захихикали, когда она вошла. Синмай познакомил ее с молодой женщиной в простом черном платье - это была его жена Пэйю, - а затем пригласил гостей подняться наверх. В темной спальне Микки устроилась на колченогом стуле, а Синмай с другом откинулись на плоских диванах, между которыми на белой простыне стоял поднос с незнакомой утварью.

Микки наблюдал за тем, как Синмай с помощью двух длинных стальных стержней манипулирует похожим на ириску шариком над светящимся фитилем лампы, заправленной арахисовым маслом. Когда его